7/40

Н. Пимоненко, «Жертва фанатизма». Холст, масло (пруф)

Мне всегда было любопытно, в чём суть и великая сермяжная правда этой грусть-тоски. (По всему выходит, я больше европеец и горожанин, а пресловутый идишкайт на мою идентификацию оказал влияние гораздо меньшее.) Мне кажется, дело тут — в наибольшей степени — в том, что пресловутый «штеттл» не помер своей смертью в результате начавшейся на рубеже ХХ в. индустриально-научной революции в Центральной и Восточной Европе и сопутствующих ей явлений — урбанизации, массовой миграции, ломки социально-экономических паттернов, — а был, действительно, уничтожен безвременно и за очень короткий срок в ходе ужасной Второй Мировой войны. Причём это уничтожение сопровождалось жуткими кровавыми эксцессами, этноцидом и грабежом апокалиптических масштабов.

Но если попробовать разобраться, — что такого замечательного было в том «штеттле»? Чем он так славен? Благополучием, или, паче того, богатством быта и хозяйства? Пресловутой «духовностью»? Какой-то особенной, выдающейся нравственностью? Учёностью? Красотой и богатырской статью штеттлян и штеттлянок? Ничего этого не было и в помине — по всей совокупности внешних и внутренних причин. А было довольно-таки жалкое существование на грани нищеты в постоянном страхе-ожидании: какие ещё запретительно-дискриминационные меры выдумает чиновный «хений» — российской или габсбургской имперской бюрократии, польской или румынской «национально-освободительной» хунты. Откуда будет предписано выселиться неведомо куда в 48-мичасовой или ещё какой срок. Ограбят жидокомиссары или обложат непомерными налогами на «жидовство» («за Землячку и Троцкого!») какие-нибудь свидомитые атаманы. Напишет ли очередной Шолом-Алейхем жалостливую пиеску об очередном Тевье-молочнике или так сойдёт. Что в этом всём интересного или прекрасного?

Можно сколько угодно проклинать Багрицкого за его комиссарство, но нет ли в том «заслуги» и самого штеттла? Я уже молчу о призывах к «возрождению»: совершенно понятно, что никакое возрождение невозможно, возможна — ну, теоретически — частичная и статичная реконструкция, причём культуры как таковой лишь в фольклорном измерении. Об этнографическом, сколько-нибудь полноценном, а уж тем более — социально-экономическом возрождении ни один вменяемый специалист говорить не станет, дабы не позориться. Если он, конечно, не политик, у этих совести нет по определению.

Сдаётся мне, в беспричинном умилении штеттлом, в его безосновательной и временами непомерной идеализации есть большая доля неосознанного или даже стихийного руссоизма, тоски по «благородному дикарю», по старым «добрым» временам, ничем действительно добрым не отмеченным. И эту глупую (в основном, боюсь, именно что глупую) любовь надо бы хорошенько отрефлексировать и — глупую её часть — сложить в архив. Не ради какой-то там «дружбы народов» — ради себя самих.